Будем как солнце. Книга символов - Страница 37


К оглавлению

37

ОСУЖДЕННЫЕ


Он каждый день приходит к нам в тюрьму,
В тот час, когда, достигнув до зенита,
Ликует Солнце, предвкушая тьму.  


В его глазах вопросов столько слито,
Что, в них взглянув, невольно мы дрожим,
И помним то, что было позабыто.  


Он смотрит как печальный серафим,
Он говорит бескровными устами,
И мы как осужденные пред ним.  


Он говорит: «Вы были в стройном храме,
Там сонмы ликов пели в светлой мгле,
И в окнах Солнце искрилось над вами. 


Вы были как в спокойном корабле,
Который тихо плыл к стране родимой,
Зачем же изменили вы земле?  


Разрушив храм, в тоске неукротимой,
Меняя направленье корабля,
Вы плыли, плыли к точке еле зримой,—  


Как буравом равнину вод сверля,
Но глубь, сверкнув, росла водоворотом,
И точка не вставала как земля.  


Все к новым бедам, поискам, заботам
Она вела вас беглым огоньком,
И смерть была за каждым поворотом.  


Ваш ум жестоким был для вас врагом,
Он вас завлек в безмерные пустыни,
Где всюду только пропасти кругом.  


Вот почему вы прокляты отныне,
Среди высоких плотных этих стен,
С душою, полной мрака и гордыни.  


Века веков продлится этот плен.
Припомните, как вы в тюрьму попали,
Искатели великих перемен».  


И мы, как раздробленные скрижали,
Свой смысл утратив, бледные, в пыли,
Пред ним скорбим, и нет конца печали.  


Он снова речь ведет,— как бы вдали,
Хотя пред нами взор его блестящий,
В котором все созвездья свет зажгли.  


Он говорит: «Вы помните, все чаще
Вам скучно становилось между вод,
И смутно от дороги предстоящей.  


Но раз попали вы в водоворот,
Вам нужно было все вперед стремиться,
И так свершать круги из года в год.  


О, мука  в беспредельности кружиться,
Кончать, чтоб вновь к началу приходить,
Желать, и никогда не насытиться!  


Все ж в самой жажде вам была хоть нить,
Был хоть намек на сладость обладанья,
Любовь была в желании любить.  


Но в повтореньи гаснут все мечтанья,
И как ни жди, но, если тщетно ждешь,
Есть роковой предел для ожиданья.  


Искать светил, и видеть только ложь,
Носить в душе роскошный мир созвучий,
И знать, что в яви к ним не подойдешь.  


У вас в душе свинцом нависли тучи,
И стал ваш лозунг — Больше Никогда,
И даль закрылась пеною летучей».  


«Куда ни глянешь—зыбкая вода,
Куда ни ступишь—скрытое теченье,
Вот почему вы мертвы навсегда».  


И вспомнив наши прежние мученья,
Мы ждем, чтоб наш казнитель и судья
Дал внешнее для них обозначенье.  


Он говорит: «В пустынях бытия
Вы были—ум до времени усталый,
Не до конца лукавая змея. 


И демоны вас бросили на скалы,
И ввергли вас в высокую тюрьму,
Где только кровь как мак блистает алый,—  


А все другое слито в полутьму,
Где, скукою объяты равнодушной,
Вы молитесь убийству одному.  


Молитесь же!» И наш палач воздушный,
Вдруг изменяя свой небесный вид,
Встает как Дьявол, бледный и бездушный,—  


Того, другого между нас разит,
Лишь манием руки, лишь острым взглядом,
И алый мак цветет, горит, грозит.  


И мы, на миг живые — с трупом рядом,
Дрожим, сознав, что мы осуждены,
За то, что бросив Рай с безгрешным садом,  


Змеиные не полюбили сны.

ЧЕРНЫЙ И БЕЛЫЙ


Шумящий день умчался к дням отшедшим.
И снова ночь. Который в мире раз?
Не думай — или станешь сумасшедшим.  


Я твой опять, я твой, полночный час.
О таинствах мы сговорились оба,
И нет того, кто б мог расторгнуть нас.  


Подвластный дух, восстань скорей из гроба,
Раскрыв ресницы, снова их смежи,
Забудь, что нас разъединяла злоба.  


Сплетенье страсти, замыслов, и лжи,
Покорное и хитрое созданье,
Скорей мне праздник чувства покажи.  


О, что за боль в минуте ожиданья!
О, что за блеск в расширенных зрачках!
Ко мне! Скорее! Ждут мои мечтанья!  


И вот на запредельных берегах
Зажглись влиянья черной благодати,
И ты со мной, мой блеск, мой сон, мой страх.  


Ты, incubus таинственных зачатий,
Ты, succubus, меняющий свой лик,
Ты, первый звук в моем глухом набате.  


Подай мне краски, верный мой двойник.
Вот так. Зажжем теперь большие свечи.
Побудь со мной. Диктуй свой тайный крик.  

37